Украденное детство. Сёстры из посёлка Заповедный поделились воспоминаниями о войне

Семь месяцев неволи до неузнаваемости изменили жизнь местного населения. В ликвидированных колхозах собранный урожай и все имущество были объявлены собственностью Германии, введённый «новый порядок» узаконил жесткий запрет не только на перемещение людей в другие районы без особого разрешения, но и их пребывание на улице с наступлением темноты. Ночью патруль без предупреждения мог выстрелить в прохожего. Но страх не оставлял людей и днём, потому что в любой момент в дверь мог войти староста или полицай с приказом об отправке на работу в Германию: к молодым и сильным людям у гитлеровцев был интерес особый.

И так было повсюду: оккупация принесла разруху и разграбление городам и сёлам, смертельный страх и унижение людям. Почти по каждой крупной железнодорожной артерии на запад двинулись эшелоны с депортируемыми людьми. Одержимая идеей завоевать весь мир фашистская Германия нуждалась в свежей рабочей силе и донорской крови для фронта.

Самый страшный сон из детства

Память о войне не стирается и не тускнеет с годами. Люди, пережившие её, помнят и бомбёжку, и пожары, и голод, и издевательства фашистов… А что осталось в памяти детей военного лихолетья, которые на тот момент только научились ходить или говорить, осознавать свое имя?! Их страх, вошедший глубоко в душу, пробирающий до самого нутра, сегодня разве что старый ужасный сон, в котором самое реальное – далекий мамин голос, успокаивающее прикосновение её шершавых рук, сопение спящей сестрёнки на куче замусоленного тряпья под головой…

Война в воспоминаниях Нины Дементьевой и Евгении Ерофеевой, сестер из посёлка Заповедный, – отдельные фрагменты. В 1941 году первой из них не было ещё и четырёх лет, а второй – всего полтора годика, поэтому их сознание не успело созреть для восприятия происходящего. Вот и всплывают из памяти обрывки: ночи в погребе под бомбёжкой, переполненные душные вагоны с монотонным стуком колёс, унылые холодные бараки, в которых голодные дети в слезах ждут возвращения матерей с принудительных работ, замусоренная площадка перед ограждением из колючей проволоки, за которой злые собаки и охранники…

Сестрёнку не уберегли

В силу возраста или потому что в колонне, шедшей на станцию, мать старалась держать детей подальше от края, сестры не могли видеть, как гитлеровцы пристреливали обессиленных, как кидали заходящихся в крике младенцев овчаркам… И того, как потом через щёлки в вагоне мелькало железнодорожное полотно с выброшенными на ходу трупами умерших узников, они тоже не видели.

— Это потом уже, после войны, наша мама рассказала, как из родного Рославля людей угоняли в Германию. Нас увозили четверых, кроме меня и Жени, была ещё средняя сестричка, Галя, но в дороге заболела и умерла. Случилось это в Польше, где какое‑то время нас держали перед отправкой дальше. Немцы даже не дали маме её похоронить: она накрыла Галю тряпицей и оставила, где приказали, в дощатом сарае, – рассказывает восьмидесятилетняя Нина Дементьева.

А младшая, которой недавно исполнилось 78, напряжённо вслушивается в слова сестры, кивает головой, подтверждая. Пережитое в детстве не прошло бесследно – Евгения Сергеевна плохо слышит. Но зато, если начинает говорить, то эмоции ей унять трудно.

— Как думаете, почему мы не знаем многих подробностей о депортации в Германию? – спрашивает она у нас, и тут же сама отвечает. – Слишком малы были, а потом маму старались щадить – не расспрашивать о пережитом. Ей, бедненькой ох и досталось! Представьте, до войны похоронить двоих деток, потом ещё и Галечку, да с нами на чужбине намаяться вдоволь. – При этих словах у Нины Сергеевны в глазах блестят слезы, и она добавляет: – Сейчас у нас времени много, обе‑то давно на пенсии. Бывает, я начинаю рассказывать Жене, как мы с ней лазили по терновнику в поисках сохранившихся на ветках ягод, радость если одну-две найдёшь… А к концу войны фашисты сняли охрану с наших бараков, так что детвора могла и в лес пойти за всякой травкой съедобной, и по мусорке полазить в поисках еды. Недалеко от бараков была свалка, куда хозяева свозили отходы, и там можно было найти чёрствый хлеб, выброшенные овощи. Кормили‑то нас одной похлёбкой из брюквы.

Без вины виноватые 

Но был раньше в их семье ещё один повод не вспоминать войну. Находясь на чужбине с дочками, Анна Герасимовна не знала, что в это же самое время её ушедший на фронт муж, Сергей Дёмушкин, – в плену. Лишь когда после Победы вернулась с девчонками к маме в Чернянский район, получила письмо от него из Днепропетровска. Не раздумывая, мать собрала дочек и повезла на Украину, к мужу, который работал на литейном заводе.

По тем временам любое упоминание о плене было под негласным запретом. Государственная машина наказания не простаивала, и без вины виноватые после войны порой вынуждены были проходить не менее страшное испытание. Так что мирное время для семьи началось лишь в 1948 году в поселке Заповедный, когда, вдоволь помыкавшись на голодной Украине, родители переехали уже из Донбасса на родину и устроились работать в совхоз «Старооскольский». Нина и Женя получили возможность ходить в школу, а в свободное от занятий время помогали приглядывать за родившимися к тому времени сестрёнками – Таней и Раечкой.

Все счастье – в детях и внуках

Деревянный домик Дементьевых на две половины, на пороге которого нас встретили сестры, построен ещё родителями мужа Нины Дементьевой. В палисаднике под снегом дожидаются весны небольшой цветник и плодовые деревца, во дворе кудахчут куры, из‑за дома доносится строгий голос собаки. Что ещё сразу бросилось в глаза – к каждой сараюшке, несмотря на обильный снегопад, заботливо расчищены дорожки.

О непростой судьбе своей семьи, о нынешнем житье-бытье старшая из сестер, Нина Дементьева, рассказывает с большой долей оптимизма.

— Так получилось, что я вволю наработалась за свою жизнь, была и горняком, и путейцем, а вот больше четырёх классов образования не смогла получить. У Жени такое же образование, она всю жизнь в доярках проходила. Сначала война детства лишила, а после неё надо было на ноги становиться, сестрам помогать. Да и школа от нашего посёлка была далековато. Учиться можно было только в Губкине, Бобровых Дворах или Богословке. Но мы к тому времени уже наездились обе. Да и не в обиде на судьбу, что остались малограмотными. Родители наши хоть и много хлебнули, но всегда учили нас жить с верой в Бога, в свои силы, в людей. Может, именно поэтому они прожили дружно до глубокой старости: папа умер в 83 года, мама – в 90 лет. Это сейчас наш посёлок, можно сказать, состарился. Большинство семей в город перебралось. Хорошо, что вот мой сын с семьей остался жить через стенку от меня. А то одиноко одной было бы, мужа‑то давно похоронила, вдовствую, как и моя сестра. Вся радость теперь за детей и внуков. У меня трое – сын и две дочки, а у них своих пятеро, есть уже и трое правнуков. У Жени сын умер рано, но дочка двумя детьми порадовала, есть по паре внуков и правнуков. Получается, что обе богатые мы, счастливые, – говорит Нина Дементьева.

Семейная реликвия

Вместе в Заповедном большая семья собирается разве что на Пасху или Радоницу. Приезжают сестры: Татьяна – из Рославля, Раиса – из Старого Оскола. Вместе идут на сельское кладбище, где похоронены родители, потом садятся за стол помянуть, рассматривают семейный альбом. 

Нина Дементьева показала нам одну из немногих старых фотографий семьи, ставшую реликвией. Их мама запечатлена в окружении дочек. Это то самое счастливое время, когда Дёмушкины вернулись с Донбасса в наши края. На снимке симпатичные девушки-подростки Нина и Женя, между ними очаровательная кучерявая Танечка, а на маминых коленях годовалая Рая. Анне Герасимовне там нет еще и сорока, но улыбку на лице сдерживает печаль в глазах. Ничто не проходит бесследно…