«Смотрите, смотрите, журавли!». Выглянув в окно автобуса, Александр и в самом деле увидел пару белокрылых птиц.
«Значит, сегодня ещё двоих поднимем, – обрадовался он. – Только дураки называют нас похоронной командой. Мы из небытия возвращаем в вечность».
Мы сидим в губкинском клубе «За Родину!». Отопление ещё не включили, так что греемся чаем. Только он плохо помогает. От историй, которые рассказывает Александр Юдин, внутри всё холодеет.
«Вы как думаете, хоронят останки солдатиков? Каждого в отдельном гробу? Это если только родным прах передаём а. А так – по несколько воинов в один складываем, и в земельку. Найти целый скелет – такое случается нечасто. В основном поднимаем фрагменты. Иной раз только свод черепа сохранился под каской или ступни в ботинках. Столько лет прошло после войны, чему удивляться?»
А я удивляюсь. Не первый год пишу про поисковиков и каждый раз удивляюсь. Не тем, что ими движет, а что не бросают своего занятия. Из года в год едут и едут в экспедиции. На голом энтузиазме, за свой счёт.
«Нам в этом смысле повезло, – поясняет бессменный командир клуба. – «За Родину!» взял под крыло комбинат КМАруда. Здание, униформа, снаряжение, техника – у нас почти ни о чём голова не болит. Спасибо Сергею Солодянкину (управляющие директор предприятия – ред.)! Без громких слов помогает. Для него, как и для нас, если хотите, поиск павших в войну – дело чести.»
А павших и до сих пор не захороненных защитников страны – если и не миллионы, то уж сотни тысяч наверняка. Сочтут ли их всех когда‑нибудь? Вряд ли. Слишком велики потери Той войны. Но поисковые отряды каждый год упорно выходят на вахту. Выходят, чтобы хоть на чуть-чуть уменьшить этот скорбный список.
Августовскую и сентябрьскую вахты памяти губкинский клуб в этом году нёс на Смоленщине. В Глинковском районе подняли останки пятерых солдат. И при них оказалось три смертных медальона. Одна записка рассыпалась в прах. Не сохранила мать-земля имя своего защитника. А вот по двум другим удалось установить погибших.
«Один, как мы думаем, кубанский казак. Дмитриев Изосим Петрович, 1911 года рождения. Краснодарский край, Пластунский район, станица Старокорсунская. Призывался из Витебска, – рассказывает Юдин. – Второй – Алёшкин Николай, 1906 года рождения. Жену звали Пелагея. Николай Семёнович погиб в 100 километрах от родного села. Только деревни той давно уже нет, архив сгорел. Пытались разыскать близких, но пока тишина. Быть может, сарафанное радио, соцсети и пресса помогут найти родных героев?»
Многие считают, поисковики работают только в полях. А мы с ноября и до апреля из архивов не вылезаем, ведем переписку с военкоматами, администрациями. Воина ведь найти и поднять мало. Главное, по возможности установить его имя, рассказать родственникам о месте, где принял смерть их герой.
— Саш, что возмущает в поисках павших?
— Верховые бойцы. Так мы называем солдат, которые, как погибли, так и лежат. Их разве что сверху дёрном затянуло. Многие разуты и раздеты. Я далёк от того, чтобы называть тех, кто снимал обувь и одежду с мёртвых мародёрами. Это война. Посевы сожжены, всё в разрухе, люди голодные, раздетые и разутые. Не нужно осуждать их. Неизвестно, как мы бы себя повели, доведись пережить такое. Но похоронить‑то по‑человечески можно было? Почему не сделали этого? Не понимаю.
— А есть что‑то, что мечтаете найти в экспедициях?
— Да столько всего уже найдено! Видишь, целый музей получился из находок. Хотя… Не хватает в нашей коллекции немецкого автомата МП-40. И маузер К-96 (пистолет) хочется найти.
Зато порой встречается такое, что сразу и не поймёшь: для чего оно? К примеру, видишь эту металлическую пластину? Для чего она, как думаешь? Вот и я сначала ладу не дал. И лишь потом выяснил, что это редчайшая вещь! Подобные нагрудники полагались штурмовой инженерно-сапёрной бригаде. Специалисты высочайшего класса, элита армии! Такие задачи решали, которым другим не под силу. В‑первую очередь, они были подрывниками, прорывали укрепления фашистов. И в бой их выводили только по приказу Сталина. Чтобы хоть как‑то обезопасить столь ценные кадры, разработали бронежилеты-кирасы, напоминающие рыцарские доспехи.
— Что удивительно, – продолжает собеседник. – До сих пор ни разу не встретили ни одного немца! Вроде и их полегло немало, а вот не попадались. Бог, видимо не даёт. Хотя как‑то на Кулагинской высоте подняли останки, как мы думаем, полицая. Серебряные разбитые часы при нём, пуговицы от гражданского плаща, пряжка с форменного обмундирования. Такое нашим бойцам не свойственно. Выяснили, что со стороны немцев оборону держали полицаи. Белоповязочники, как их называли. Возможно, это был один из них. Думали, что делать с ним? Хоронить с нашими? Вроде кощунство. Отдельно? А если не полицай? Мало ли откуда эти вещи у него взялись? Решили хоронить в братской могиле. Умершие перед Богом уже за всё ответили. А наше дело предать прах земле.
Александр ведёт по музею, показывает блиндаж, рассказывает о том и этом. Останавливается перед витриной:
«А ведь эта молитва попала к нам чудом. Совершенно уникальная вещь! На вахте поднял железку и уже хотел выбросить её, но, словно кто отвёл. Кинул напарнику: посмотри. Он возился-возился, а потом как закричит: «Есть!». Внутри медальона оказалась не записка с фамилией, а текст молитвы. Написан аккуратным, явно женским почерком. Видимо мать или жена дали. Таких находок – одна на миллион. Митрополит Иоанн попросил нас передать её в Преображенский собор Белгорода. Ребята с комбината сделают что‑то типа оклада и скоро состоится передача реликвии.
Вообще с мистикой или чудесами – называйте как хотите – сталкиваемся часто. Думаете мы находим бойцов? Нет! Они нас! Захочет, появится. Сколько раз бывало, вроде место сто раз осмотрено, копано-перекопано, а потом – раз! – натыкаешься на останки.
А ещё есть у поисковиков верная примета: увидел в небе журавля, как пить дать найдёшь солдата. Сколько журавлей кружат в небе, стольких и поднимешь. Совпадение? Слишком много таких совпадений. Нет, это души погибших подают знаки. Мы верим в это.