И родится шахтёрский городок, на улицах которого будут цвести каштаны. Как появился Губкин

Запад нам поможет?

Об этом ведали не только в Москве. В Россию прибыл из Берлина Иоган Штейн. От имени германского правительства он сделал заманчивое предложение о предоставлении в концессию разведки железных руд. Разведка будет вестись под Курском – там, где профессор кафедры физической географии Московского университета Лейст зафиксировал проявление магнитной аномалии. У Штейна аргументов было, что называется, целый короб: материалы Лейста – у него (сам профессор уже скончался), правительство Германии готово финансировать синдикат, создаваемый для разведки руды на КМА, и приступить к разработке недр. Это значит, что РСФСР не надо тратиться на разведку. И кроме того, с началом добычи руды российская сторона безвозмездно получит долю.

В Горном совете ВСНХ (Высший Совет Народного Хозяйства) начал разгораться интерес к этому предложению. Число сторонников концессии росло. Коронный довод: самим не справиться. 22 года профессор Лейст в Курской губернии проводил специальные измерения. В какие сроки это можно повторить? Да и какими силами?

Казалось бы, реальная забота об экономической эффективности. Но всё ли учли скороспелые сторонники концессии? Почему не взяли во внимание обстоятельство, на которое указывал директор Физического института Петр Петрович Лазарев в своей записке в ВСНХ не дальше, как год назад? Академик Лазарев заострил внимание на факте, который стал ему известен: немецкий экономист доктор Рорбах своими расчётами убедил германское правительство в государственной важности для Германии контролировать Курскую губернию, где магнитная аномалия – признак запасов железных руд.

Сдвиги в пользу разрешения концессии обеспокоили и заместителя председателя Горного совета ВСНХ Ивана Михайловича Губкина. В нарушение всякой субординации он напрямую обратился к председателю Совнаркома – руководителю Советского правительства. Председатель Совнаркома В.И. Ленин Губкина подержал. Штейну в концессии отказали. Сторонники разрешения, что называется, формально подчинились. Но убежденности своей не поменяли. Куда нам с нашими возможностями да в калашный ряд! Вновь и вновь эта позиция выпирала, будто шило из мешка…

Работы исключительной важности

5 апреля 1922 года председатель Совнаркома В.И. Ленин пишет А.И. Рыкову, который в тот период возглавлял ВСНХ:

Обращаю внимание на исключительную важность работ по обследованию Курской магнитной аномалии…»

Далее разъяснение:

«…По словам и Кржижановского и Мартенса, мы имеем здесь почти наверное невиданное в мире богатство, которое способно перевернуть все дело металлургии».

В этом же документе следом предупреждение:

«По моему мнению, не следовало бы давать в печать никаких сведений об этом и принять меры к тому, чтобы в печати об этом не говорили, ибо можно опасаться, что в противном случае интервенционистские планы могут усилиться».

И что в ответ? От Рыкова идет к председателю Совнаркома телефонограмма, содержащая глубокие сомнения в способности отечественных ученых исследовать КМА должным образом, и на основании сомнений изложено предложение – предоставить… концессию иностранцам. Глава Совнаркома вновь требует дисциплины. В его письме от 8 апреля 1922 года руководителю хозяйственного органа:

«Прочитав Вашу телефонограмму, я продолжаю настаивать на сохранении конспирации и непривлечении иностранцев».

Подобные трения осложнят будни комиссии, которую поручили возглавить профессору И.М. Губкину. Даже при всем при том, что на высоком уровне была у нее защита. В июне 1920 года президиум ВСНХ утвердил «Положение об Особой комиссии по изучению Курских магнитных аномалий (ОККМА) при Горном совете ВСНХ». Но для того, чтоб дело не застыло, Губкин вынужден не однажды миновать руководство Горного совета, а также ВСНХ, вновь пробиваться на самый верх управленческой пирамиды. Не случайна записка В.И. Ленина от 13 июля 1921 года секретарям из аппарата Совнаркома:

«При свидании с Губкиным я просил его обращаться прямо ко мне, когда есть важное…». 

А самым важным для ОККМА, как оказалось, было преодолеть скептицизм и неверие оппонентов. Геологические светила старой российской школы никак не верили в то, что КМА – кладезь железных руд. Не находили в бассейне привычных признаков. И отклонение стрелки компаса признаком рудной аномалии не считали. Предубеждение усиливалось тем, что ни одна из глубоких скважин, что были пробурены Лейстом, железную руду не выдала.

Но в царской России Лейст действовал на свой страх и риск, располагая лишь собственными средствами. Потянуть геологоразведку в необходимых объемах он был не в состоянии. Но Иван Михайлович Губкин был не в одиночестве! Разве не видно разницы тем, кто в начинание не верит? 

24 августа 1920 года Совет Труда и Обороны РСФСР принял постановление о развертывании буровых работ в районе Курской магнитной аномалии. Первым пунктом в постановлении:

«Признать все работы, связанные с разведкой Курских магнитных аномалий, имеющими особо важное государственное значение».

Губкин без промедления принялся за работу. 

Через огонь гражданской войны

Губкин немедленно принялся за работу, которая по тем времена была не просто трудной – очень опасной. Особенность той эпохи красноречиво обозначил в своем письме в 1919 году профессор Екатеринославского высшего горного училища П.М. Леонтовский. В ответ на приглашение заведующего Горным отделом Курского губернского совнархоза В.И. Рюмшина провести съемку проявлений аномалии с применением магнитометра на месте, в губернии, из Екатеринославля следует ответ:

«…Должен сказать, что… затеянное в столь лихую годину огромное предприятие имеет мало надежды на успешное доведение до конца…».

Честный и вполне понятный отказ. 

Миссия, которая выпала И.М. Губкину, казалась невыполнимой. Препятствия возникали одно за другим. Группу, сопровождавшую буровое оборудование по маршруту Грозный – Черноземье, под Ростовом захватила какая‑то банда, коих во время гражданской войны было множество. Троих из группы сопровождения расстреляли. Другой пример – вагоны с инструментами для геологической разведки кто‑то вместо Щигров и Курска загнал на стоянку в Тифлисе. 

Находил и пестовал кадры

И когда Губкин, успевал разгребать ситуации, для других тупиковые, неподъемные? Страсть ученого в нем сочеталась с талантом организатора. В 1921 году наряду с исследованием КМА он готовит проект восстановления нефтяной промышленности в Баку. В 1922 году назначается ректором Горной академии в Москве. В тот же год – директором Московского нефтяного института. Воспитание новых кадров – вот его заглавная забота! Ведь профессиональные кадры – его опора. При бурении под Щиграми толковых бурильщиков не хватало. Председатель ОККМА не считался со своим временем и лично подыскивал желающих обучаться геологоразведке. 

Один из таких – Д. Ширинский – делился:

«Вначале по совету И.М. Губкина я был зачислен младшим рабочим по бурению. Уже через месяц меня перевели на должность старшего рабочего. А через два года мне было присвоено звание сменного мастера… В течение почти четырех десятилетий я участвовал в разведке многих месторождений страны. В послевоенные годы мне выпало счастье руководить буровыми работами на месторождениях в районе Старого Оскола, в Михайловке Курской области и в Яковлеве на Белгородчине». 

Иван Михайлович неустанно множил число сподвижников – грамотных и решительных.

Посрамление пессимистов

Благодаря тому, что поддерживался дух соревнования, проникновение в тайны КМА двигалось быстро. 7 апреля 1923 года из скважины №1 на Лозовском месторождении, в пяти верстах от города Щигры, подняли керны, показавшие наличие железистых кварцитов на глубине 167 метров.

На Лозовском месторождении пессимистам предъявили доказательство: железо на КМА имеется! Те снова пошли в атаку: содержание железа не такое, чтобы строить шахту под Щиграми. Но ведь не только в этом месте проявляется магнитная аномалия! На Коробковском месторождении 25 апреля 1933 года на глубине 95 метров отбили первые образцы более богатого сырья. Через два дня на-гора подняли первую бадью и провели митинг у шахтного ствола. Горка тут же стала уменьшаться – разбирали на сувениры. 

В рапорте с митинга утверждалось:

«Доказано, что новые шахты могут и будут построены вдвое дешевле и скорее старых. Это фактически означает превращение Курской магнитной аномалии в мощный железорудный бассейн в центре СССР…». 

И родился город…

Участники митинга не могли, конечно, предположить, что освоение КМА отсрочит жестокая и долгая война. Из небольшого поселка при шахтах КМА ушли н фронт 1900 человек. Не многие вернулись с полей сражений Великой Отечественной войны. Но тот, кто вернулся домой с победой, стремился благоустроить каждый квартал поселка. И поселок в послевоенный период стал стремительно развиваться. В 1955 году ему был присвоен статус города. 

Город Губкин неофициально стал называться столицей КМА. А что за столица без чего‑то примечательного в облике? Аллеи каштанов в Губкине – вот в чем его особенность. Горожане не забывают: проходя в 1930 году по улицам крохотного поселка, академик Губкин мечтал о том, как преобразится он и как хорошо заживут здесь люди. О чем он и написал дочери:

«…И родится шахтёрский городок, на улицах которого будут цвести каштаны».