Пятеро в шляпах и ни одного фотографа. Каким был самый первый день Лебединского карьера

Недавно позвонили. Голос в трубке прямо зычный, хотя чувствуется – старого человека. Видимо, с большой глушинкой человек, подумалось. Как потом оказалось, я не ошибся. Звонил 94-летний ветеран КМА, а суть звонка – в кратком диалоге.

— Это Евгений Васильевич Прасолов?

— Так точно!

— Вот, вы про Лебединский карьер писали …. Я могу рассказать, как он начинался.

— Сожалею, но вы опоздали! Где вы были, когда я писал книгу «Шаги по руде»? В ней первопроходцами всё было уже сказано. – Не всё! Я расскажу про самый первый день карьера. Самый-самый первый, понимаете? Вам этого никто не расскажет. А я помру…, так и не узнают, каким он был, тот самый-самый первый день, вернее, как всё в тот день происходило. Только надо договориться, когда вы подойдёте и во сколько, а то я глухой, не услышу.… Про один только день расскажу!

— Ну, если только про один…

Ровно через час я подходил к калитке старого домика на улице Горького. Хозяин с опоясывающей голову жёлтой повязкой ждал у калитки. Ему никак не дашь 94, и голос, как и час назад по телефону, звучит не по годам молодо и бодро. На мой вопрос о роли повязки слышу: «Всё время сирена в голове звучит, да и – давление». Что за сирена – уточнять не стал. Слух моего нового знакомого, Ильи Леоновича Опритова, и впрямь близок к нулю, диалог вести очень трудно. Поэтому мою с ним беседу передаю ближе к монологу. 

— В Губкин я приехал в 1953 году прямо со стройки Волго-Донского канала. Устроился работать в автобазу №1. Тогда она, правда, называлась по‑другому, но теперь это неважно. 36 лет в ней проработал, 10 директоров сменилось за это время. Шофёрил на самосвале ГАЗ-93 (модификация бортового ГАЗ-51, грузоподъёмность – 2,25 тонны. Е.П.). А теперь – о том, единственном, самом первом дне Лебединского карьера. 

Как‑то летом 1956 года пришёл я с утра на работу, а наш диспетчер Нина Ивановна Шокова подаёт мне путёвку и говорит: «Поедешь сегодня в деревню Лебеди рыть карьер». «Где же это ты, спрашиваю, в Лебедях карьер видела?» «Не знаю, – говорит, – но поезжай к Лебедянской церкови, там, увидишь, экскаватор стоит, возле него и остановишься. Он будет грузить, а ты, куда скажут, возить». Ну, приехал я на то место. Чистое поле. Там уже стоят ещё два таких же, как у меня, «газончика» и два МАЗ-205 (грузоподъёмностью 5 тонн) Рядом – небольшой совсем экскаватор. Никто ничего не делает. Спрашиваю, почему не грузим? Нет, говорят, команды начинать. Ну, ждём. Кто досматривает ночной сон в кабине, кто журнал читает. Уже время – десятый час. Мы – к экскаваторщику, дескать, почему не грузишь, нам «ходки» нужны, чтобы зарабатывать, давай – грузи. Ответ тот же: «Нет команды начинать!» 

Но вот, смотрим, откуда‑то со стороны церкви группа людей появляется – человек пять, все – в шляпах. Прошли немного мимо нас и остановились, разговаривают. Но говорят только двое. Один смотрит внимательно куда‑то в траву, говорит другому: «Что, на этой точке будем начинать?». «Да, на этой», – говорит тот. Тогда первый машет рукой в сторону экскаваторщика: «Начинайте». Совсем спокойно сказал. И – ни одного журналиста или фотографа! Разве мог я тогда представить, какой карьер будет на этом месте!

Моя машина стояла ближе всех к экскаватору, в неё и начал он грузить. Ковшик‑то небольшой, поелозил-поелозил по земле, минут за 15 нагрузил мою двухтонку. Спрашиваю, куда везти? «Сначала поезжай вот так прямо по полю, там будет ложок, поедешь по нему, увидишь женщину. Она тебя отметит и укажет, где разгружаться». Сделал я две «ходки», поехал со всеми пораньше обедать: ехать‑то далеко, в столовую – в город, потому как никто не взял из дома «тормозка». Кто же знал, что пошлют рыть Лебединский карьер! После обеда ещё по две «ходки» сделали. На второй день я уж и «тормозок» прихватил, но Нина Ивановна сказала, что обойдутся без моего «газика»: достаточно МАЗов набрали. 

Когда мой собеседник замолчал, моим первым движением было сказать: «Что, и – всё?». И вдруг мне разом представилась картина: и одинокая в поле, недалеко от заброшенной церкви, кучка из пяти небольших машин с экскаватором, и ждущие команды начинать шестеро рабочих, не совсем ясно представляющих, зачем они здесь, и потому не осознающих до конца значения этого присутствия. Обычный день. И тут я понял, насколько глубоко прав был старый ветеран, что позвонил и настоял на беседе. Только сейчас, на склоне своих лет, он сам полностью осознал величие того дня и своего присутствия в нём. Осознал и обеспокоился, чтобы день тот остался в памяти потомков не придуманным или воображаемым – в ореоле торжеств и приветствий, – а таким, каким был. «Ни одного журналиста или фотографа!».

И наконец, для справки: родился Илья Леонович 2 августа 1924 года. Он участник войны, дважды ветеран труда, три раза награждался значком «За работу без аварии», имеет почётные грамоты, в том числе – от руководства Белгородской области. На руках – дочь, инвалид первой группы. Вторая дочь живёт отдельно, но ухаживает за первой. Жена умерла. Дом, как я понял, без удобств, уже становится трудно обслуживать. Среди приглашённых по случаю всяческих городских торжеств – в качестве участника войны или ветерана труда – я что‑то его не видел. То ли из‑за его глухоты, то ли из‑за скромности.